Мы одеваемся теплее, ведь вэлю не греют.

Антон ночами слушал ветер, боролся с мигренью.

Соседи поливали кремль, винились в проблемах.

Пока от ребя по аппаратам справляла потребность

гангрены.

Еще в апреле сказал, так отрезал.

Под местным наркозом острыми фразами текста был презвым.

Все понимал и ломал кисти с треском.

И скидзы, контуры, мысли, политная депрессия, тех

песен.

На синих ноты не канули в бездарь, а в елесть прямо

под кожу добрались до сердца небездарь.

Просто не видел себя в системе, где сплетен напить

и стал поднимать последних по схеме.

Проспектов бил, размышляя о смерти.

Пристрелили неоном бара и окна, бордели и фрагменты

мелких трагедий актера на сцене.

Все это казалось пеплом с одной сигаретой.

Похолодало в одночасье, Всего хватает там, где наследь.

Похолодало в одночасье, Всего хватает там, где наследь.

Домой, дворами, через арки знакомый фарватер.

Следы петляли проходными, терялись во мраке.

Антон всегда считал родными сыры и квадраты, что простираются

от Лиговки до Петроградки.

Характер стверных не женат, переживать не станут, если

неделю тишина фламом забиты напрочь.

Врата тянулись тихий сапог, сну и суициды, чаще чем дачники

весной за город, когда дождь.

Напомни мотив, вот что заставлял верить завтра.

Забыты нами где -то на лавках, подкладки парки уже как

пидать, заметен лиц твой.

Томительно тянулись будни, пролетали выхи.

Под выпад Фоксана может позвонить опять, он ждал

ее, залипнув с книги или в телевизор.

Ведь так пора, нужно, чтобы хоть кто -то обнял.

Похолодало в одночасье, Всего хватает там, где наследь.

Похолодало в одночасье, Всего хватает там, где наследь.

Похолодало в одночасье, Всего хватает там, где наследь.